Мачеха.
— Я не поеду! — крикнула Алина и с силой захлопнула дверь своей комнаты.
— Ишь ты, королева! Мне тут выискалась— процедила Лариса Викторовна, поправляя халат. — Живёт у меня на шее, да ещё условия диктует.
Алине было пятнадцать. Её отец погиб в аварии два года назад, и хотя родители были в разводе,мама Алины— Инга — не справилась с горем: сначала слёзы, потом спиртное, потом — скорая. А дальше — тишина. Сердце остановилось.
Девочку в детдом не забрали : так как её забрала к себе тётя, сестра отца — Галина Петровна, строгая, немногословная женщина с серебряным пучком на затылке. Она и оформила опеку над Алиной. Но через полгода от Алины как от чемодана без ручки , она избавилась: « Алина не управляемая, не слушается ,жить у нас не хочет, да и муж против, а у Лариски — места хватает».
Так Алина и оказалась в доме мачехи. Лариса Викторовна была второй женой её отца. Той самой, из-за которой мама много плакала в своё время. Раньше Алина ненавидела её издалека. А теперь вот , пришлось жить под одной крышей.
— Есть будешь? — ворчливо спросила Лариса, стуча ложкой по кастрюле.
— Нет, — сухо ответила девочка.
— Ну и не надо. Только чипсы не ищи по дому. Я их не покупала.
Дом у Ларисы был старый, но просторный и очень уютный. Отец успел сделать ремонт: кухня с мебелью цвета кофе, гостиную оклеили бежевыми обоями, даже котёл новый поставили. А вот хоть дом и уютный ,но всё равно как то Алине в нем было холодно.
— Давай поговорим на чистоту, как есть, — однажды сказала мачеха, не выдержав. — Ты знаешь , я тебя не люблю. И ты меня не любишь. Это у нас взаимно. Но у меня слово дано твоему отцу : я тебя не выгоню. Ты будешь учиться, я буду еду варить, дома у нас чисто — живи, но не командуй тут и не строй из себя сиротку казанскую. Я тоже в этой жизни много хлебнула.
Алина сжала кулаки, но промолчала.
— У меня мама – сказала Лариса – в семь лет умерла, отец пил. Я на трёх работах с пятнадцати лет вкалывала. А твой батя, между прочим, сам за мной бегал. Так ,что зла за него, не держи.
На том они и порешили.
Слово за слово, разговоры становились короче, а взгляды — всё острее. Они не ссорились в открытую, но в доме пахло напряжением.
Однажды ,Алина вернулась из школы, увидела на столе записку и опешила:
> « Я поехала к сестре в Елец. Вернусь через неделю. Деньги на столе.Купи картошку , готовь для себя сама. Не забудь, кот ест по расписанию. Л.»
Никаких тебе «целую», «береги себя», «не скучай». Просто — кот, картошка и расписание. Алине даже обидно стало.
Она вдруг поняла, как пусто вокруг. Телевизор выключен, чайник холодный, даже пыль не успела осесть на подоконнике . И впервые за всё это время ей стало страшно.
— А если она не вернётся? Что мне тогда делать? — прошептала она в пустоту.
Алина пошла в комнату Ларисы , заглянула в шкаф, в ящик… И нашла фото. Вот маленькая Лариса с косичками. А вот она уже девушка — в белом халате. А здесь — с её отцом. И — с ней, с Алиной, ещё крошкой трех лет на руках. И улыбка у Ларисы тогда была настоящая.
Алина села на край кровати и почему-то заплакала. Всё смешалось у нее в душе : и боль, с обидой и страх.
—Дни без Ларисы Викторовны шли медленно, но как-то особенно… свободно.
Алина включала музыку, ела прямо из кастрюли, валялась с котом на диване. Но даже в этой ленивой независимости появилось странное чувство — будто чего-то ей не хватало. Или кого-то.
На четвёртый день ей стало скучно. На пятый — тревожно.
А на шестой — Лариса уже вернулась.
Алина сидела на кухне и делала уроки, когда хлопнула входная дверь.
— Кот твой сдурел, — крикнула Лариса с порога. — Мяукает, будто оперу поёт. Ты его хоть кормила ?
— Да, по расписанию, — буркнула Алина, вставая.
Но, глянув на мачеху, замерла. Та выглядела уставшей. Сумки тяжелые, лицо бледное, а в руках… конверт.
— Смотри,что я тебе принесла , — неожиданно мягко сказала Лариса и протянула конверт. — Там кое-что о твоей матери.
Алина всполошилась:
— О маме?
— У твоей матери есть сестра. Она вышла замуж за латыша и уехала. Сама искала тебя, но …. В Ельце я с ней встретилась.Она оставила тебе письмо и фотографию. Говорит, если ты захочешь — можешь ей написать.
У Алины затряслись пальцы. Она вскрыла конверт. Там была фото — женщина, чем-то отдалённо похожая на маму, с дочкой и мужем. А на обратной стороне ровным, аккуратным почерком было написано:
> «Алиночка, милая. Мы не знали о вашей беде. Если хочешь приезжай к нам — я жду. И запомни ты — не одна».
— А зачем ты мне это привезла? — спросила Алина, растерянно глядя на Ларису.
— Потому что у тебя должна быть семья. И выбор за тобой. Ты знаешь ,я тебе — не мать. Хоть и стараюсь.
Это признание прозвучало неожиданно. И вдруг между ними что-то дрогнуло.
— Ты… стараешься? — переспросила Алина, чуть насмешливо.
Лариса хмыкнула:
— Ну да. Видишь — не выгнала тебя ,а знаешь ,как хотелось . Особенно когда ты в ванной по часу сидишь, как царица Сабская.
Обе рассмеялись. Неловко, сдержанно. Но это был первый совместный смех.
Прошла неделя. Алина написала тёте ответ,сказала,что пока остаётся с Ларисой Викторовной. А потом долго сидела и думала, чего ей хочется по-настоящему.
Как-то вечером Алина сказала:
— Лариса Викторовна… А вы — не такая уж и страшная мачеха.
Та подняла бровь:
— Да? Так я теперь что, добрый Гэндальф?
— Нет, вы скорее… ведьма с сердцем. Типа как в мультике. Сначала злая, а потом хорошая.
— Понятно. Завтра на ужин будут сушёные лягушки.
И они опять засмеялись.
Прошло два года.
Алина окончила школу с медалью. На выпускной мачеха пришла в зелёном костюме и с глазами, полными гордости. В их жизни с Алиной, было много всякого : они и спорили и ругались , но теперь это всё в прошлом. Зато теперь,у них взаимное уважение друг к другу.
А однажды в суде , когда Лариса Викторовна подала на удочерение сказала:
— Я не родная мать, но я прошу вас, изменить мой статус. Я хочу официально быть её приёмной матерью. Ради того, чтобы она знала: у неё есть дом. В который она всегда может вернуться.Навсегда.
Алина заплакала прямо в зале.
— Ну что, Алинка, снова борщ недосолила? — бурчала Лариса, ставя тарелки на стол.
— Мама, я старалась!
Обе удивились, и испугались сказанного. Потому что это было впервые.
Алина сказала — мама.
Лариса отвела взгляд.
А потом усмехнулась.
— Старалась она,глядите-ка .Ладно,так и быть, сегодня прощаю. Завтра будешь снова готовить.
—Прошло пять лет.
Алина вышла замуж. Не по расчёту, по любви . За Даню, однокурсника с первого курса. Он был смешной, надёжный, с большими руками и большим терпением. Через год у них родился сыночек. Макар. С огромными глазами и улыбкой во весь рот.
Роды прошли тяжело, и Лариса Викторовна срочно , на помощь своей Алиночке ,примчалась из своей деревни — с авоськой, полной деревенских витаминов и абсолютно командирским видом.
— Дай мне Макара подержать, а ты отдохни ,устала ведь — заявила она и взяв внука на руки, так уверенно, как будто держала его всю жизнь.
Соседка по палате в роддоме спросила у Алины:
— Это ваша мама?
— Да, — улыбнулась та. — Самая настоящая.
Теперь в их большом доме по вечерам раздавались сразу три голоса:
— Где носочки?
— Кто опять кинул пустую бутылочку в раковину?
— Ма-аа-а-кар, иди к бабуле!
Кто-то из гостей как-то раз спросил у Ларисы:
— Вам не тяжело с внуком?
— Мне? Тяжело? Да вы что , я его больше, жизни , больше чем себя люблю! — буркнула она, застёгивая Макара на пуговки.
— Но вы ведь… не родная бабушка?
— Да я теперь уже роднее родной, если хотите знать, — отрезала Лариса. — И не лезьте с глупостями.
Алина всё чаще ловила себя на мысли, что то, что начиналось как катастрофа — жизнь с мачехой — стало спасением.
Не было сладких объятий, не было «доченька моя» — но было:
— Ты поела?
— Надень шарф, сопли потекут.
— Иди сюда, обниму, пока никто не видит.
И этого хватало с головой.
Однажды вечером, когда Макар заснул, а Даня мыл посуду, Алина подошла к Ларисе и сказала:
— Спасибо тебе мама , за всё. За то, что не бросила, даже когда могла. За то, что стала мне родной.
Лариса махнула рукой:
— Ну не начинай, а то я сейчас разревусь как дура. Лучше достань вон те пирожки, с творогом. Чайник-то вскипел?
Алина обняла её сзади — крепко, по-настоящему.
— Ты — лучшая бабушка. И лучшая мама.
И в доме было счастье. Простое. С запахом пирожков, детским смехом и голосом мачехи, которая, на самом деле, уже давно была просто — мамой.