Заслужил
— И что ты терпишь его, не понимаю? Я бы уже как дала – летел бы дальше, чем видел, – возмущалась сестра, работающая под начальством Галины.
Она опустила в общую кучу два больших кочана капусты и оббила с ладоней пыльцу. Галина взглядом знатока обвела поле и работающих на нём колхозников, сделала пометки в журнал.
— А… Пусть. Ну его, – прохрипела Галя и отмахнулась, – Товарищи, хватит там прохлаждаться! Да, да, вы! Только к работе приступили и уже перекур устроили! Продолжаем сбор урожая, сегодня поле должно быть убрано! – выговорила она двум мужикам, которые загружали в кузов кочаны капусты.
— Нет, Галя, совсем ты его распустила, – не отступала Ульяна, – где это видано, чтобы муж при всех мог бабу свою удаҏить! И ладно бы за дело, а он машет кулаками, когда в голову взбредёт! – и немного погодя добавила, – народ смеётся над тобой, Галь, все поля под твоим контролем, образцовый бригадир, а собственного мужа так распустила.
— А это уже моя личная жизнь, Уля, прошу не вмешиваться, – отрезала Галина, – после обеда ещё подъеду, проверю темпы работы.
И она направилась к окраине поля, где её ждала запряжённая в бричку лошадь. У бригадира колхоза весь день расписан по минутам. В 10.00 надо проконтролировать уборку свёклы, в 10.30 она уже должна быть на капустном поле, чтобы оценить какими темпами идёт работа и успеют ли убрать остатки урожая до конца дня, затем нужно скакать несколько километров и проверять готово ли третье поле для посева озимой пшеницы. А ещё смотреть, не застрял ли где-нибудь трактор, не сломался ли грузовик, не поплохело ли кому-нибудь под распалённым солнцем курской земли. Если случался подобный казус, Галина либо сама оказывала помощь, либо скакала вызывать специалиста. И так целый день. На ногах такие расстояния преодолевать нереально, лишней машины с водителем в колхозе не было, поэтому Галина разъезжала на бричке.
Работником Галина была незаменимым, с председателем шла в одну ногу, и когда тот на утренних планёрках совсем расходился, перечисляя все пункты плана, который должна была выполнить Галина (в 9.00 быть на кукурузе, в 9.15 на гречихе, в 9.45 на сенокосе, который был на расстоянии 5 километров от последнего), бригадир не выдерживала и, прихватывая горло, чтобы то не порвалось от резких, доставляющих боль хрипов при повышении голоса, возмущалась:
— Иван Евгеньевич! Да что же это такое! И тут я будь! И там я будь! Вы хоть бы немножко мозгами пораскинули! Не могу же я разорваться!
Собранные в кабинете колхозники взрывались хохотом. Им доставляло удовольствие как справедливое негодование Галины, так и её хриплый, сорванный голос, который вырывался из горла словно камень из широкой водосточной трубы, гремел, резал уши и заставлял внутренне сжиматься неподготовленных слушателей. За этот особенный голос все так и звали её в деревне – Галя-хрипатка.
Председатель на этот выпад тоже посмеивался:
— Ничего, Галина, ничего, ты у нас передовик труда, всё сдюжаешь.
И Галина гнала во весь опор лошадь по полевым дорогам. Дюжила. Ей нравилось, когда ветер хлестал лицо, когда запах придорожной пыли вдруг резко сменялся на пленительный, сладкий аромат гречишных соцветий с роем гудящих над ними пчёл, даже запах тракторной солярки с примесью ржавого железа был ей по-своему близок и мил. Уже 25 лет, как Галина работает в этом колхозе. Начала она свой трудовой путь с посева и уборки полей.
Вся внешность Галины говорила о силе и крепости духа. Строгие миндалевидные глаза оттенялись каштановым волосом, плотно сжатые губы не любили лишней болтовни, сбитая, твёрдая фигура с прямою спиной излучала здоровье и мощь. Если и было в её теле изящество, то чисто деревенское, рабочее, крепкое. Ни единой складочки, ни намёка на рыхлость нельзя было отыскать в её теле – оно казалось выкованным из стали. И потому, когда муж её бил, она не чувствовала физической боли, это походило на то, как двухлетний ребёнок колотил кулачками по материнской ноге – обидно только на уровне души. Избиения Галина сносила молча и никогда не давала сдачи. На то были свои причины, известные только мужу и ей.
Первый раз он удаҏил Галину на утро после брачной ночи – сильно, со всей дури запустив кулаком в её расслабленный и ничего не подозревающий живот. В ту ночь Анисим выяснил, что Галина уже не девственница. После этого никакого выясняющего диалога между молодыми супругами не произошло. Галина молча проглотила заслуженное наказание и невольно напомнила себе Аксинью из “Тихого Дона” с похожей судьбой. Дело в том, что Галину лишил невuнности пьяный отчим.
Одним вечером, когда ей было 17 лет, больная мать, слёгшая с горячкой, приказала Галине проверить в сарае размычавшуюся корову. Оказалось, что телок просунул голову между палками деревянной ограды и застрял, а Зорька, как мать, призывала на помощь хозяев. Галина помогла малышу обрести свободу и хотела уже выйти из сарая, как вдруг нарисовался в дверях вернувшийся с попойки отчим. Галина успела один раз взвизгнуть и отчим закрыл огромной шершавой лапищей ей рот, и повалил на сваленную справа от двери охапку сена. Мужик он был здоровенный и сильный. Боясь беспокоить больную мать, Галина выплакала боль в подушку, а на следующий день отчим упал перед ней на колени и молил о прощении. Больше он её не трогал, о случае никто не узнал, но дело уже было сделано.
С тех пор и стал муж приколачивать Галину – по поводу и без, делая перерывы лишь на её две беременности. В его присутствии Галина была наготове и сносила его удары как что-то само собой разумеющееся, а Анисим, уже победивший давнюю обиду, приколачивал Галину просто так, по привычке и немного из зависти к должности жены.
После уборки урожая, когда лужи зазвенели первым льдом, Галина и Анисим решили проехаться в город на рынок, с ними был и младший 15-летний сын, а дочка уже жила отдельно, вышла замуж. Народ собрался на остановке самый разный, все работники колхоза, над которыми шефствовала Галина, их жёны да местные старушки.
Когда подъехал автобус толпа сгустилась около входа и Галина случайно наступила на ногу одной из старушек. Та вскрикнула от боли, так как на ступне была мучительная мозоль. Анисим, не задумываясь, что вокруг люди, по привычке удаҏил кулаком в лицо Галину, у той разбилась губа и засочилась кҏовь. Народ завозмущался, накинулся с упрёками на Анисима, сын начал выталкивать его из толпы, кричал, чтобы отец убирался домой, ненавистный, злой, несправедливый…
— Оставьте его. Всё нормально, – заступилась за мужа Галина и строго обвела острым взглядом толпу.
— Но Галя! Ты же бригадир, лицо колхоза, нет, нельзя это так оставлять! – возмущались люди.
— Оставьте, говорю. Поехали, Анисим.
И семейная пара, как ни в чём не бывало, села в автобус. Галина сидела с непроницаемым лицом, все слёзы проглатывала внутрь себя, оставаясь снаружи абсолютно невозмутимой.
А через полтора месяца были новогодние гуляния возле клуба. Мужики понапивались и стали дурачиться – кто кого завалит в сугроб. Женщины, среди них и Галина, стояли в стороне и смеялись. Дошла очередь и до Анисима.
— Ну, кто со мной потягается? Кто? – петушился Анисим, воинственно размахивая руками.
Считал он себя первым силачом, успел за столько лет поднять самооценку за счёт жены. Даром, что она бригадир, а он простой тракторист, зато он вон как умеет держать в ежовых рукавицах главную на деревне бабу! Годы не пощадили Анисима: стал он к 46 годам сухим фигурой и обзавёлся серо-жёлтым лицом курильщика. Галина же, напротив,по-прежнему выглядела мощной и крепкой женщиной.
— Так что? Неужели трусите все? Давай ты, Вовка, выходи! – обратился он к одному из мужчин и тот собрался уже выйти, как его оттолкнула Галина.
— Я с тобой сражусь, – хрипнула она своим железным голосом.
Все мужики, включая Анисима, рассмеялись. Где это видано, чтобы баба с мужиком тягалась? Анисим, уверенный в победе, великодушно согласился снизойти до битвы с женщиной. Сначала они упёрлись друг в друга, Анисим с удивлением и негодованием почувствовал, что заскользил назад по вытоптанной снежной поляне под напором жены. Потом Галина мстительно улыбнулась, подхватила мужа за грудки и, как тряпичную куклу, зашвырнула в высокий сугроб.
Хохот стоял такой, что с деревьев начал падать осевший на ветках снег. Анисим встал, отряхнулся, посмотрел на замершую в холодной, невозмутимой стойке Галину, и с позором удалился с поля боя. Домой он не приходил три дня, а потом ничего: отошёл и вернулся назад. Однако с той поры стал Анисим тихим и жену больше не трогал.