Смысл жизни вдруг обрел яркие краски.
— Надо же, такая богатая была, а похоронить некому, — проворчал Иваныч, поправляя лопату на плече.
— Тебе-то какая разница? — ответил ему молодой парень из ритуального агентства. — Есть завещание, есть предоплата. Всё, что нужно. Нам платят — мы хороним. А плачет кто по ней или нет — уже не наша забота.
Иваныч тяжело вздохнул. Тоже верно. Много лет он уже на этом кладбище — и могилы копает, и ухаживает за ними за скромную плату. Такого навидался, что и вспомнить страшно. А про лихие девяностые так и не хочется думать — сколько тут их похоронено без всяких памятников и крестов, под покровом ночи…
Сейчас времена другие. Не лучше, в чём-то даже хуже, но другие. Теперь другая беда — нищие люди, которые живут за чертой бедности. И ведь не только взрослые — детей-то сколько! Родители пьют или вообще неизвестно где, а дети сами себе на пропитание добывают.
Иваныч подкармливал таких. Сам подкармливал и никогда не ругался, что с могилок цветы да сладости забирают. Грех, конечно, но это если бы взрослые. Детям можно.
— Дедушка Иваныч! — раздался тонкий голосок. Он обернулся.
— А, это ты, Светочка.
Ей было восемь, но выглядела она на пять — худенькая, маленькая. В школу она не ходила. Мать её пока пила — пропила всё: и первое сентября, и школьные сборы. Хотя покупать школьную форму — это же не так весело, как пропивать всё, что под руку попадётся.
Светочка была частым гостем у Иваныча. Иногда, когда в доме собирались уж слишком шумные компании, она и ночевать у него оставалась.
— Ты там, в кармане у меня пошарь, — сказал он мягко. — Там в пакетике бутерброд тебе.
Светочка быстро сунула руку в карман его куртки, вытащила бутерброд с колбасой и тут же принялась есть.
— Что ж так торопишься-то? — улыбнулся Иваныч. — Вон водичка стоит, запей.
Девочка попила, улыбнулась:
— Вкусно!
Иваныч стал кидать лопатой землю и ворчал при этом:
— Вкусно, конечно! Мать твоя ни о чём не думает. Лопатой бы её — вдоль хребтины, чтоб за ум взялась.
Светочка сидела на лавочке и болтала ногами.
— Дедушка Иваныч, а можно я сегодня останусь? Мама снова замуж выходит. Там человек шесть.
Иваныч чуть слышно выругался. Мать Светочки выходила замуж с завидной регулярностью — раз в месяц. Как только получат пособие на ребёнка, так сразу и свадьба. Дым коромыслом, музыка на весь посёлок, мужики пьяные… Правда, ухажёры её, как только деньги заканчивались, сразу куда-то испарялись. И тогда уж эта горе-мать ходила по людям — где грядку прополет, где ещё что поделает. А всё, что зарабатывала, тут же пропивала. Свете ничего не покупала. Это уж бабушки сердобольные — кто платьишко старое отдаст, кто тапочки. Так и жила Светочка. Не жила — выживала.
А до неё маме и дела никакого не было. Только бы пособие за неё платили. Папу своего Света никогда не видела и не знала. Хотя, скорее всего, мать её путаная и сама не знала, кто отец.
Как-то раз Иваныч не выдержал — увидел у Светы синяки, спросил откуда. Та рассказала, что это очередной мамин жених её так схватил, когда Светочка потянулась что-то со стола взять, и отшвырнул её со словами: «Не лезь тут! Самим закусывать нечем!»
Тогда девочка прибежала к нему в слёзах, но ничего толком не рассказала. А уж потом, через пару дней, он всё выяснил. Ох, и забурлило тогда в нём всё!
Иванычу хоть и семьдесят было, но тело он имел крепкое, да и здоровьем Бог не обидел. Никогда не пил, не курил. Взял он тогда дубину покрепче да и пошёл к этой горе-матери. А там гулянка — его и не заметил никто. Одним больше, одним меньше. Быстро всех разогнал, бабу эту пьяную несколько раз в бочку с водой окунул, чтобы в себя пришла.
На пару месяцев вроде притихла. Светочка к нему совсем редко забегала — чистенькая была, даже с косичками. А потом всё по новой понеслось.
«Плюнуть», — подумал он. — Нет толку таким людям что-то объяснять.
— Дедушка Иваныч, а ты кого хоронить будешь? Бабушку какую-нибудь?
— Да нет. Говорят, молодая совсем. В аварию вроде попала.
— Ой, жалко!
— Всех жалко — и молодых, и старых.
Он посмотрел на результат своих трудов и остался доволен. Взял куртку.
— Ну что, пошли чай пить?
Светочка кивнула, вложила свою ручку в его огромную, грубую ладонь. А Иваныч осторожно сжал её пальчики. Света всегда давала ему руку, а он, пока шёл, так странно себя чувствовал… Семьи у него никогда не было. Рос в детском доме. Как вышел — так, считай, сразу в плохую компанию попал. Отсидел, вышел, и снова… После второй отсидки понял: лучшие годы позади. Вот и ушёл на кладбище.
Света осталась у него ночевать. Он давно уже соорудил из досок небольшой диванчик, даже матрас на него купил. Вот там-то она и спала.
Утром покойницу привезли рано. Иваныч снова ворчал:
— Всё не по-людски теперь! Ну кто ж рано утром-то хоронит?
Парни из агентства посмеивались:
— Им же теперь без разницы. Да и нет никого, кому можно не угодить.
— Да не по-человечески это! Были же у неё знакомые, но неужто никто попрощаться не захотел?
— Кто хотел — все уж попрощались. Давай, поможем опустить.
— Не надо, сам справлюсь.
Иваныч в таких случаях всегда сам справлялся. Давал покойному постоять, потому что так положено было, и только потом хоронил. Неважно, что человек уже мёртв — положено, значит, положено.
— А что этим молодым — всё некогда! — ворчал он. — Оно и понятно: у них же время — деньги!
Через полчаса к нему прибежала Света. Села тихонечко в сторонке и рассматривала женщину, которая лежала в гробу.
— Дедушка, ты же не взаправду её похоронишь? Понарошку?
Иваныч изумлённо посмотрел на неё:
— Как это понарошку?
Он покачал головой. Не любил, когда Светочка за всем этим наблюдала, но и прогнать её не мог — боялся, что обидится ребёнок.
— Ну всё, пора.
Он осторожно стал поправлять покрывало и случайно коснулся шеи покойницы. Вскрикнул, одёрнул руку, а потом быстро приложил снова.
Так и есть — тёплая! Он прижал пальцы к шее. Даже его грубые пальцы почувствовали пульс.
— Это что ж такое? — огромными глазами смотрел он на покойницу.
Один раз в жизни у него уже такое было. Да, было это в те далёкие безбашенные времена. Но тогда его отстранили, отправили восвояси, и чем всё закончилось, он не знал. И, если честно, знать не хотел.
Иваныч достал из кармана кнопочный телефон. Не пользовался им никогда — вот только скорую вызвать, если плохо кому бывало.
— Алло? Тут у нас покойница… живая!
Врач приехал скоро и долго ахал, говорил, что в его практике такого не было никогда. Иваныч смущённо хмыкал, помогал носилки в машину грузить.
А когда «скорая» уехала, Светочка восхищённо сказала:
— Дедушка Иваныч! Ты человека спас!
Он хмуро посмотрел на неё:
— Это ты! Вот не обратил бы я внимания на твои слова и закопал бы. Взял бы такой грех на душу…
Прошёл месяц с того дня, как всё случилось. Иваныч собирался в город. Много лет ничего не покупал, считай — только еды немного в ближайшем магазине у кладбища. А сейчас достал сбережения и решил во что бы то ни стало отправить Светочку в школу. Ему-то деньги зачем? А девчонке учиться надо.
Света должна была прийти через час, а он пока готовился. В дверь постучали. Иваныч улыбнулся: «Ну никак дождаться Светы не может! Как она прыгала, как в ладоши хлопала, когда узнала, что в школу собираться пойдут!»
— Ну заходи, пигалица! Что вдруг стучаться вздумала?
Дверь открылась, и на пороге возникла женщина. На свету она, конечно, совсем не походила… Наверное, пришла просить ухаживать за какой-нибудь могилкой.
Иваныч встал, смущённо хмыкнул:
— Здравствуйте. Думал, что Светочка.
Женщина улыбнулась:
— Здравствуйте! А вы меня не узнаёте?
Иваныч внимательно посмотрел и удивлённо сказал:
— Никак… покойница?
Он тут же смутился:
— Ой, простите!
Женщина рассмеялась:
— Покойница так покойница. Правда, если бы не вы, не выжила бы. Так что приехала поблагодарить вас.
— Ну что вы! Было бы страшно, если бы Светочка не заметила, что вы не похожи на покойницу.
— Светочка? А это кто?
Иваныч показал гостье на стул:
— Чаю хотите?
Женщина улыбнулась:
— Не откажусь.
Они сидели, разговаривали. Она внимательно слушала рассказ про Свету. И про жизнь Иваныча тоже спросила. А он рассказал — чего ему скрывать?
А женщина рассказала, что избавиться от неё решили дальние родственники, которых она пригрела и которым помогала. Надеялись, что деньги её по наследству получат. Получилось бы, что убили её только зря, потому что у Евгении, как у всех богатых людей, завещание давно было составлено.
Они не заметили, как пришла Света. Евгения поднялась:
— А знаете что? Давайте я вас по магазинам покатаю. Может быть, советом помогу.
Женя полностью одела Свету — купила ей столько вещей, что столько у Светочки и за всю жизнь не набралось бы. А потом повезла их в кафе.
Иваныч пытался отнекиваться, но Евгения сказала:
— Семён Иваныч! Вы когда на люди в последний раз выходили? Живёте как отшельник. И Светочке полезно.
Она, наверное, тоже никогда не была в кафе. Девчонка, наряженная в новое платье с большим бантом на голове, была согласна вообще на всё. Она такой красивой никогда не была. И никогда не ездила на такой машине. Да и в кафе, разумеется, тоже никогда не была.
А там Евгения спросила:
— Ты в какую школу пойдёшь?
Света пожала плечами:
— В нашу, наверное.
Евгения подняла бровь:
— Как это? Документы не подавали?
Иваныч стукнул себя по лбу:
— Ох ты, Господи! А я и забыл, что сейчас всё по-другому! Как быть-то? Мать её явно не до документов. И это проблема…
— Ведь вещи-то все красивые, новые.
Евгения задумалась. Своих детей у неё не было — всё некогда было, всё работа. Родителей давно нет в живых, близких родственников тоже. А дальних скоро посадят. Но неужели она не может сделать жизнь этих людей хоть чуточку счастливее?
— Так я сама возьмусь за все документы! А вещи мы у Иваныча пока положим. До первого сентября.
Девочка кивнула, не отрываясь от мороженого. Она была согласна совершенно на всё, что скажет эта красивая тётя.
Евгения не спала почти всю ночь — всё думала, жизнь свою перебирала. Вот есть у неё куча денег, а случись такое, что умрёт она, и попрощаться никто не придёт. Значит, неправильно — это не на деньги нужно делать упор.
С утра она уже была у дома Светочки. Осмотрев ободранные, грязные стены, вздохнула:
— Как же вы живёте?
Мать Светы, страдавшая от страшного похмелья, хохотнула:
— А не надо меня учить! Лучше помогите материально.
Евгения достала кошелёк. Взгляд её стал стальным:
— Хочешь денег на опохмелку?
Опухшая женщина с готовностью кивнула:
— А что делать-то надо!
— Мне нужны документы Светы. Её нужно записать в школу.
Женщина подскочила, стала рыться в ящичках, протянула Евгении пакет:
— Вот, всё тут! Но это не меньше двух бутылок!
Через два месяца Евгения приехала к Иванычу:
— Ну вот и всё! Я получила опекунство. Так что забираю Свету к себе.
Иваныч растерянно посмотрел на девочку:
— Как же так? Совсем? И она больше ко мне приходить не будет?
— Вряд ли. Я ведь живу на другом конце города. Да и нечего маленькому ребёнку делать на кладбище.
— Иваныч, поехали! Хоть посмотришь, как я живу, где Светочка жить будет.
Он согласился. А что ему делать оставалось? Понимал, что привык к Светочке, как к родной. Конечно, то, что сказала ему Евгения, выбило его из колеи. Он был рад за Свету, но сам… привыкнет, наверное. Не так уж и много осталось ему.
— Вот это мой дом. Сад. А вот комната Светы.
— Красиво-то как! Хорошо ей тут будет!
— Хорошо. Я постараюсь, чтобы хорошо. А вот ещё одна комната, — она открыла дверь. — Иваныч, эта комната для вас. Может, уже отдохнуть пора? Побыть настоящим дедушкой ребёнку — в школу провожать, из школы встречать, вместе ужинать и знать, что у вас есть семья?
Иваныч пошатнулся, опустился на стул, вытер натруженной ладонью глаза:
— Это что же… что же… И меня, значит, ты, Женечка, забрать хочешь?
Она присела рядом:
— Хочу. У меня давно никого нет. А тут сразу настоящая семья!
В школу на первое сентября шли все вместе. Впереди — Светочка. Она поправилась немного, округлилась. Красивая форма и блестящие туфельки. А следом — Женя, которая всегда выглядела безупречно, и Иваныч.
Сейчас его не смог бы узнать никто из тех, кто знал этого пожилого мужчину раньше. Он был в тёмном костюме, в светлой рубашке. Руки отмылись от постоянного контакта с землёй. Да и сам он будто посветлел — глаза смотрели на всё не так угрюмо, как раньше.
Когда первоклашек повели в школу, Иваныч шепнул Евгении:
— Ты посмотри, посмотри! Наша-то красивее всех!
Евгения смахнула слезу:
— Вижу.
— А что ж ты, дочка, плачешь?
— Ты молодец. Не каждый бы так смог. Ох, не каждый!