Моя свекровь выставила мне счёт на 134 400 рублей за присмотр за внуком — и я стала относиться к ней как к наёмной работнице, которой она и хотела быть
Знаете это чувство, когда вы входите в собственный дом, и всё кажется каким-то… неправильным? Словно вы понимаете, что что-то не так, но не можете точно определить, что именно.
Именно это я и почувствовала, когда вернулась в нашу уютную квартирку после изнурительной недельной командировки. Обычное тепло исчезло, сменившись жуткой тишиной, от которой у меня скрутило живот.
Игрушки Артёма, как всегда, были разбросаны по гостиной, образуя небольшую тропинку, ведущую на кухню. Я бросила чемодан и пошла по ней, надеясь найти своего маленького урагана-сына и, возможно, получить тёплые объятия. Вместо этого я нашла то, от чего у меня кровь застыла в жилах.
Прямо на столешнице, именно там, где я их оставила, лежали деньги — аккуратная стопка купюр. 20 000 рублей, которые я оставила на случай, если сыну что-нибудь понадобится. А рядом — записка от Марины. Моей свекрови.
Я почти слышала стук собственного пульса в ушах, пока читала.
Ксения,
Где остальное? За то время, что я присматривала за Артёмом на прошлой неделе, ты должна мне 134 400 рублей. Няням платят 800 рублей в час.
— Марина
Серьёзно? Я уставилась на записку, мой разум отказывался верить. Это какая-то шутка? Марина всегда была гордой и немного традиционной, конечно, но это? Требовать деньги за время, проведённое с собственным внуком? Внутри меня закипала смесь гнева и обиды.
Я достала телефон и набрала её номер, мои руки дрожали. Она ответила на второй гудок.
«Здравствуй, Ксения», — сказала она своим обычным твёрдым голосом.
«Марина, я получила вашу записку. Мы можем это обсудить?» — я старалась говорить ровно, но слышала резкие нотки в своём голосе.
«Тут нечего обсуждать», — холодно ответила она. «Я всю неделю заботилась об Артёме. Думаю, справедливо, чтобы мне заплатили, как любой другой няне».
«Но вы не любая другая няня. Вы его бабушка!» — я чувствовала, как моё терпение иссякает.
«Я же выполняла работу, не так ли? Я была здесь днём и ночью, кормила его, играла с ним, укладывала спать. Это работа няни», — настаивала она.
Я сделала глубокий вдох, пытаясь успокоить бурю внутри. «Хорошо, Марина. Хотите, чтобы к вам относились как к няне? Именно так я и буду к вам относиться».
С этими словами я повесила трубку, чувствуя одновременно ярость и решимость. Если Марина хотела получить оплату, она получит свои деньги, но вместе с ними и все границы, которые прилагаются к статусу наёмного работника!
На следующий день я усадила Артёма за кухонный стол. Его большие голубые глаза с любопытством смотрели на меня.
«Артём, милый, с этого момента ты будешь называть бабулю „Марина Викторовна“, хорошо?» — сказала я, стараясь говорить мягко.
«Почему, мамочка?» — спросил он, склонив голову набок.
«Потому что Марина Викторовна нам помогает, и так мы должны её называть», — объяснила я, надеясь, что он не будет задавать слишком много вопросов.
Артём кивнул, но я видела замешательство в его глазах. Это немного разбило мне сердце, но я должна была стоять на своём.
Вечером домой пришёл Даниил. Я ему всё рассказала. Он глубоко вздохнул, проведя рукой по волосам.
«Ксения, я понимаю, почему ты расстроена, но ты действительно думаешь, что это лучший способ решения проблемы?» — спросил он своим обычным спокойным и ровным голосом.
«Она хочет, чтобы ей платили как няне, Даниил. Значит, и обращаться с ней будут так же», — твёрдо ответила я.
Первые несколько дней были, мягко говоря, неловкими. Марина — простите, Марина Викторовна — приехала, чтобы забрать Артёма на обычные выходные. Я протянула ей конверт с точной суммой, которую она потребовала. «Вот ваша плата», — сказала я голосом, лишённым всякого тепла.
Она взяла его без единого слова, но я увидела в её глазах какой-то проблеск. Сожаление? Стыд? Трудно было сказать.
В те выходные мы не пригласили её на ужин. Никакого воскресного семейного обеда, ни смеха за столом, ни общих историй. Было странно, словно часть нашей семьи исчезла. Артём, казалось, тоже это почувствовал. Он спросил меня, почему Марина Викторовна больше не приходит в гости. Я просто обняла его и сказала не волноваться.
Марина некоторое время держала марку, но я видела, как в её броне появляются трещины. Она приняла деньги, но какой ценой? Дом становился холоднее и отчуждённее, когда она была рядом. Артём всё ещё любил её, но даже он, казалось, уловил перемену.
Ситуация достигла точки кипения несколько дней спустя, в день рождения Марины.
Обычной праздничной суеты в тот день не было и в помине. Мы с Даниилом отправили ей короткое сообщение с поздравлениями. Никаких планов, никакого ужина, никакого торта.
Это было неправильно, но я была слишком упряма, чтобы отступить. В тот вечер в доме царила жуткая тишина. Артём играл со своими игрушками, блаженно не замечая напряжения, витавшего в воздухе.
Позже ночью, когда я убиралась на кухне, я услышала стук в дверь. Моё сердце ушло в пятки. Я знала, что это Марина, ещё до того, как открыла. Тяжесть наших натянутых отношений давила на грудь.
Я глубоко вздохнула и открыла дверь. Там стояла Марина, казавшаяся меньше, чем когда-либо. Её обычная гордая и сдержанная манера исчезла, уступив место уязвимой женщине с покрасневшими глазами. Она выглядела так, будто не спала несколько дней.
«Ксения, мы можем поговорить?» — спросила она срывающимся голосом, в котором звучала отчаянная мольба о понимании.
Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова, и отступила в сторону, чтобы впустить её. Воздух был густым от невысказанных слов, пока мы шли к кухонному столу — тому самому месту, где началась вся эта неразбериха.
Мы сели, и молчание между нами стало почти невыносимым. Марина смотрела на свои руки, теребя их на коленях, пытаясь набраться смелости заговорить. Я видела смятение в её глазах — смесь сожаления, печали и отчаяния.
«Ксения, мне так жаль», — начала Марина едва слышным шёпотом. Слёзы текли по её лицу, и она даже не пыталась их вытирать. «Я была неправа. Я позволила своей гордости и упрямству встать на пути того, что действительно важно. Я скучаю по Артёму. Я скучаю по нашей семье».
Её слова пронзили гнев, за который я так долго держалась.
Я почувствовала, как у меня наворачиваются слёзы, глядя, как она ломается передо мной. Эта женщина, вырастившая Даниила, бывшая такой сильной фигурой в нашей жизни, теперь была сломлена и полна раскаяния.
«Марина, это было так больно», — наконец сказала я дрожащим голосом. «Мне казалось, что вы назначаете цену нашей любви, нашей семье. Я не могла понять, как вы могли так с нами поступить».
«Я знаю», — рыдала она, её плечи тряслись. «Я была расстроена, чувствовала, что больше не имею никакой ценности… Ксения, пожалуйста, прости меня», — закончила она. «Я не могу вынести разлуки с Артёмом, со всеми вами».
Я протянула руку через стол и взяла её ладони в свои. Они были холодными и влажными, дрожащими от эмоций.
«Марина, конечно, я вас прощаю», — сказала я мягко, но твёрдо. «Но вы должны понять, семья — это не про деньги. Это про любовь и уважение. Вы нам нужны не как няня, а как бабушка».
Она энергично закивала, вытирая слёзы тыльной стороной ладони.
«Теперь я понимаю. Обещаю, я никогда больше не позволю ничему подобному встать между нами. Я просто хочу быть со своей семьёй».
Мы обнялись — долгожданное объятие, которое словно сняло груз с моих плеч. Тепло её рук, искренность её рыданий — всё это растопило лёд, сковавший моё сердце. Мы так и стояли некоторое время, просто обнимая друг друга и позволяя боли и недопониманию последних недель раствориться в наших общих слезах.
Когда мы наконец отстранились, в её глазах появилась новая ясность, решимость всё исправить. «Спасибо, Ксения», — прошептала она. «Спасибо, что дала мне ещё один шанс».
Я кивнула, чувствуя смесь облегчения и надежды. «Давайте двигаться дальше, Марина. Вместе. Как семья».
В течение следующих нескольких недель всё постепенно вернулось на круги своя. Марина — бабушка — снова была в нашей жизни, и в наш дом вернулось тепло. Мы отпраздновали её запоздалый день рождения, и впервые за долгое время это было похоже на настоящий семейный праздник.
Мы с Мариной стали ближе, наши отношения стали крепче, чем раньше. Мы прошли через бурю и вышли с другой стороны, немного потрёпанные, но гораздо мудрее.
И глядя, как Артём играет со своей любимой бабулей, я знала, что мы наконец-то нашли путь обратно к тому, что действительно важно: друг к другу.