Когда я зашла в ресторан в махровом халате цвета молодой морковки и домашних тапочках с розовыми помпонами, официант сначала не поверил, что я жена именинника. Честное слово, я видела, как у него дёрнулся глаз, когда он пытался сообразить: то ли передо ним сумасшедшая, то ли розыгрыш какой-то. А я спокойно так говорю:

Когда я зашла в ресторан в махровом халате…
Когда я зашла в ресторан в махровом халате цвета молодой морковки и домашних тапочках с розовыми помпонами, официант сначала не поверил, что я жена именинника. Честное слово, я видела, как у него дёрнулся глаз, когда он пытался сообразить: то ли перед ним сумасшедшая, то ли розыгрыш какой-то.
А я спокойно так говорю:
— Я к мужу. У него сегодня юбилей.

Он моргнул, но провёл. За столом сидели муж, его коллеги, друзья и… молоденькая красотка в красном платье. Смеялась, обнимала моего мужа за плечо.

— Господи… — вырвалось у меня.

Муж вздрогнул:
— Лена?! Ты что здесь делаешь? В таком виде?!

Я усмехнулась:
— Ну как же, дорогой. Ты же сказал, что праздник для «своих». Я и пришла — такая, какая я есть. Домашняя. Настоящая.

Гости замолкли. Красотка скривилась:
— Вы могли бы хотя бы переодеться, чтобы не позориться?

Я посмотрела прямо ей в глаза:
— Девочка, я в этом халате ночами сидела возле него, когда у него температура была под сорок. Я в этих тапочках бегала в аптеку, когда ему плохо становилось. А платье? Платье — оно дешевле, чем годы жизни, вложенные в человека.

Муж побледнел.
— Лена, ну хватит… Давай потом.

— Потом? — я резко усмехнулась. — Ты хотел, чтобы твой юбилей был с ней, а не со мной. Чтобы рядом с тобой сидела красивая картинка, а не та, кто вытащила тебя из грязи, кто родила тебе детей, кто ночами работала, пока ты строил карьеру.

В этот момент один из его друзей встал:
— Слушай, Лёха… А ведь жена твоя права. Мы все знали, что ты увлёкся, но не думали, что до такого дойдёт.

Муж не выдержал, закрыл лицо руками. Красотка вскочила и выскочила из зала.

Я стояла и смотрела, как рушится его тщательно выстроенная иллюзия.
— Знаешь, Лёша, — тихо сказала я, — я пришла попрощаться. Не с тобой. С собой прежней. С той, что верила, что семья важнее всего.

Я развернулась и пошла к выходу. И вдруг услышала за спиной голос сына — оказывается, он тоже пришёл:
— Мама… подожди. Я иду с тобой.

Я обернулась. У него глаза в слезах.
— Папа сделал свой выбор. А я сделал свой.

И в тот момент весь ресторан замер. Муж поднял голову, глядя на сына, и понял, что потерял самое главное — не жену, не любовницу, а уважение собственного ребёнка.

А я, в морковном халате и тапочках с помпонами, впервые за долгие годы почувствовала себя сильной.

Муж поднялся, шатаясь, как будто земля уходит из-под ног.
— Лена… — голос его дрожал, — подожди, я всё объясню… Ты же знаешь, я дурак. Ошибся… Не уходи. Ты мне нужна.

Я остановилась у двери.
— Нужна? Ты только что сидел, улыбался ей, а я была для тебя… кем? Картонной фигурой, которая давно потеряла цвет? Лёша, поздно.

Он сделал шаг ко мне, но сын встал между нами.
— Папа, хватит! — голос его прозвучал жёстко, впервые в жизни. — Ты предал маму. Ты предал нас всех.

Муж рухнул на стул. Ладони сжали лицо, плечи дрожали.
А гости, до этого молча наблюдавшие, начали расходиться. Никто не хлопал его по плечу, не утешал. За все годы успехов и застолий он так и не понял: рядом остались только те, кого удерживала не душа, а деньги.

Я вышла в ночь. Ветер трепал полы моего смешного морковного халата, под ногами шлёпали тапочки с розовыми помпонами. И вдруг я поняла: это не позор. Это моё знамя победы.

Сын взял меня за руку:
— Мам, ты у меня сильная. Знаешь, я горжусь тобой.

Я улыбнулась сквозь слёзы.
— А я — тобой.

Мы ушли вдвоём. А в ресторане остался человек, который понял слишком поздно: любовь не удержишь, если сам её предал.

Прошёл год.

Я больше никогда не надевала тот морковный халат — он остался символом моего прощания с прошлым. Мы с сыном переехали в маленькую, но уютную квартиру. Я устроилась на работу, о которой давно мечтала, начала дышать свободно. Вечерами мы пили чай, болтали и смеялись. Да, было трудно — но это были честные трудности, а не унижения, под которыми я жила раньше.

Иногда я всё же слышала о Лёше. Его бизнес пошёл на спад, друзья отвернулись. Молодая красавица исчезла так же быстро, как появилась. Он пытался вернуться, звонил, писал письма, умолял простить.

Однажды я встретила его случайно, у магазина. Он постарел лет на десять, сутулился, глаза были потухшие.
— Лена… — тихо сказал он. — Я до сих пор люблю тебя. Вернись.

Я посмотрела на него спокойно, без злости.
— Лёша, я тебя простила. Но простить — не значит вернуться.

Он опустил голову и отошёл, а я почувствовала облегчение.
Сын обнял меня за плечи и шепнул:
— Мам, ты сделала правильный выбор.

И я поняла: счастье — не в дорогих ресторанах, не в чужих улыбках, а в том, что рядом с тобой остаются те, кто любит тебя настоящую.