Хрустальный смех за стеной, позвякивание бокалов, приглушенные аккорды музыки — праздничный мир, в котором ей было отказано. Дверь в спальню распахнулась, и на пороге возникла его силуэтная, подтянутая фигура, залитая светом из гостиной.
— Сиди дома и не отсвечивай, я сам схожу на эту праздничную вечеринку! — его голос прозвучал как удар хлыста, холодно и отточенно.
Алиса почувствовала, как по спине пробежали ледяные мурашки. Она сжала в руках край своего старенького, некогда любимого халата — единственной вещи, которая не впивалась в тело тугой, безжалостной резинкой.
— Марк, ну что ты несешь? — голос ее дрогнул, предательски выдав комок слез, подступивший к горлу. — Нас пригласили обоих. Это же Лиза и Артем… Мои самые давние друзья со времен института. Как я могу не пойти? Они подумают бог знает что! Обидятся смертельно! Скажи, зачем мне портить эти отношения?
Марк фыркнул, поправляя идеальный узел галстука перед зеркалом в прихожей. Его отражение было безупречным: острые скулы, идеально уложенные волосы, взгляд уверенного в себе хищника.
— А что делать, если ты так растолстела? — он произнес это спокойно, почти с научной констатацией факта, и от этого становилось еще больнее. — Вот только стоило на тебе жениться! Расслабилась сразу, за собой совсем не следишь! Сколько раз тебе говорил — мне стыдно с тобой в свете появляться. Ты стала такой… огромной. Просто ужас, Алиса!
— Любимый, не злись, пожалуйста, — она сама ненавидела эту униженную, pleading нотку в своем голосе, но не могла ее контролировать. Он знал все ее болевые точки. — Ты же в курсе, какие трудные были роды, потом эти бесконечные осложнения, гормональный сбой… Я правда стараюсь, я хочу войти в форму…
— Издеваешься? — он резко обернулся, и его глаза сверкнули сталью. — Елисею уже почти четыре года! Четыре, Алиса! Ты не только не похудела, но и прибавила еще с десяток килограмм, я глазам своим не верил, когда ты встала на весы! Пока не станешь такой, как прежде — забывай о совместных отпусках, посиделках с друзьями и любых выходах в свет. Ты представляешь, как я себя чувствую, когда мои приятели усмехаются, а их тощие спутницы перешептываются за спиной? Они называют тебя не иначе как «моя дорогая бегемотиха»!
Слова впивались в нее, как отравленные стрелы, каждая находила свою цель. Она физически чувствовала боль в груди, сжимающую, удушливую.
— Давай тогда сходим куда-нибудь вдвоем, — без особой надежды выдохнула она, пытаясь ухватиться за последнюю соломинку. — В тот тихий ресторанчик у реки… Нас там никто не знает, шептаться не будут. Мы уже так давно никуда не ходили, просто посидеть, поговорить…
— И что? — он язвительно усмехнулся. — Все посетители будут думать, что я пришел со своей мамой или старшей сестрой. Ты выглядишь на все сорок, не меньше! Превратилась в этакую рыночную торговку, опухшую от несчастья! Все, хватит! Мне надоело это выслушивать. Я ухожу. Не звони, не жди, мне нужно отдохнуть от твоего вечного нытья и этого… этого унылого вида!
Дверь захлопнулась с таким грохотом, что задрожали хрустальные подвески в люстре. Звук отъезжающей машины пророкотал под окнами и затих в ночи.
Тишина в доме стала густой, звенящей, давящей. Алиса медленно сползла на пол, обхватив колени, и наконец разрешила себе то, что сдерживала все эти мучительные минуты — тихие, горькие, бесконечные слезы. Они текли по ее щекам, оставляя соленые дорожки на губах, капали на безобразно растянутый халат. Как? Как вообще такое могло произойти? Куда делась та самая Алиса — изящная, хрупкая девчушка с лучезарной улыбкой и огоньком в карих глазах, за которой ухаживали все парни в их маленьком городке? Та, что парила над землей от счастья, когда этот уверенный в себе, харизматичный Марк предложил ей руку и сердце?
Теперь она была тяжелым, неуклюжим существом, заточением из плоти и боли. И причин для этого было много. Гораздо больше, чем просто роды.
История ее уродства и несчастья началась гораздо раньше. Она была единственным ребенком у своей мамы, Валентины. Мама растила ее с безусловной, всепоглощающей любовью. Она никогда не скрывала от дочери правду о своем неудачном замужестве, вернее, о коротком, ослепительном и таком горьком романе.
Будущий отец Алисы, Сергей, приехал в их тихий провинциальный городок на преддипломную практику. Он был из столицы — яркий, умный, пахнущий дорогим одеколоном и большой жизнью. Он заметил юную, наивную Валю на работе, закружил в вихре красивых ухаживаний, и через неделю она, ослепленная любовью, переехала к нему на съемную квартиру, бросив все предостережения матери.
Но никакие клятвы и обещания вечной верности не удержали новоявленного Дон Жуана. Практика закончилась, и он исчез так же внезапно, как и появился, растворившись в туманной дали столичной жизни. Валя не преследовала его, не умоляла взять с собой. Она даже не сказала ему, что ждет ребенка. Зачем? «Большому кораблю — большое плавание», — с горькой иронией говорила она потом. Сама виновата — пошла наперекор воле матери, пытавшейся уберечь единственную дочь от роковых ошибок.
— Мам, — часто просила Валя свою мать, Анну Викторовну, — посиди, пожалуйста, с Алисой, я всего на полчасика к Кате схожу. Она на выходные приехала, зовет в гости. Скоро она сюда совсем переберется, будет проще.
— А что тебе мешает взять ребенка с собой? Коляска есть, погода хорошая.
— Вдруг она расплачется, или пеленки нужно будет поменять… Неудобно же.
— Ладно, иди, я присмотрю за солнышком. Но давай без опозданий!
Анна Викторовна сердцем разрывалась от жалости к своей доверчивой, ранимой дочери, попавшей в сети опытного соблазнителя. Но виду не показывала — держалась строго, играя роль мудрой женщины, предупреждавшей о последствиях. Что случилось, то не изменить. Внучку свою она полюбила сразу и безоговорочно, часто просиживала с ней ночи напролет, чтобы дать уставшей Вале выспаться. Она полностью взяла на себя все расходы, связанные с рождением внучки, кормила, поила, одевала увеличившееся семейство, но никогда не попрекала дочь и не упоминала о своей жертвенности.
Казалось, жизнь начала налаживаться. Но судьба приготовила им еще одно, сокрушительное испытание. Однажды, жарким летним днем, на местном озере перевернулась лодка. Перегруженная, с веселящейся компанией молодых женщин, она пошла ко дну за считанные секунды. Спасли не всех. Среди погибших была и Валя.
Трагедия произошла стремительно. Кто-то неосторожно наклонился, лодка роковым образом качнулась, поднялась паника, крики… На борту не было ни одного мужчины, никто из подруг не умел как следует плавать. Спасатели вытащили только двоих. Остальных, включая Валю, искали долго, с баграми и водолазами.
Так Алиса осталась сиротой при живой бабушке. И случилось это кошмарное несчастье буквально накануне ее выпускных экзаменов. Девушка была в таком шоке, что не смогла собраться. Аттестат получился с посредственными оценками, результаты ЕГЭ тоже не открывали двери в престижные вузы.
Пришлось искать работу. Устроилась официанткой в уютное, чистое кафе, куда не заглядывали сомнительные личности и не устраивали драк. Хозяйка, женщина с характером, строго следила за атмосферой. Там-то ее и заметил Марк. Харизматичный, уверенный в себе, с острым, насмешливым взглядом, он, казалось, был на голову выше всех местных парней. Ему приглянулась скромная, миловидная официантка с грустными глазами. Вопреки его ожиданиям, она не растаяла от его комплиментов, а, наоборот, сторонилась, старалась поскорее уйти в подсобку.
Но Марк был настойчив как бульдог.
— Солнышко, да почему же ты от меня все время бегаешь? — как-то раз он ловко перехватил ее в узком проходе у бара, мягко, но неотпускающе взяв за локоть. — Ты мне реально нравишься, без дураков. Взгляни на меня, неужели я такой непривлекательный? Или сердце уже занято? Скажи честно, и я отстану. Но подумай хорошенько. У меня высшее образование, перспективная должность инженера на солидном заводе, своя квартира. Выходи за меня, и ты забудешь о любой нужде!
— Нет, никого нет… Но я тебя почти не знаю, Марк. Не могу я так сразу решить, нужно время, чтобы все обдумать.
— Тогда разреши мне провожать тебя после работы. Может, как-нибудь согласишься сходить со мной в кино? Или на пляж? Вон, какое пекло на улице!
— Нет, на пляж я не хожу, — резко ответила она, и тень старой, невысказанной боли мелькнула в ее глазах. — Не предлагай. А вот в кино… в кино я бы сходила.
Он казался таким надежным, таким сильным. Бабушка, Анна Викторовна, присмотрелась к нему и, вздохнув, дала свое благословение — уж очень серьезным и основательным он ей показался. Они поженились почти сразу. И буквально в первую же неделю после свадьбы Алиса с ужасом начала понимать, что ее муж — тиран. Его уверенность превратилась в диктат, сила — в подавление, а харизма — в искусство манипуляции.
— Марк, ну почему ты никогда не предупреждаешь, что задержишься? — робко спросила она как-то вечером, когда он явился под утро. — Я жду, готовлю ужин, все остывает… А ты приходишь и даже не смотришь в мою сторону, еще и ругаешься, что я зря продукты перевожу.
— Значит, так надо, перестань капать на мозги! — он ухмыльнулся, с наслаждением разделывая сочный стейк, который она разогрела. — Конфетно-букетный период, милая, закончился. Ты теперь моя жена, а значит, должна слушаться. Я в этом доме добытчик, хозяин, кормилец. А тебе, дорогуша, похвастаться нечем. Вот родишь мне сына — другое дело. Тогда я ради вас горы сверну, на руках носить буду.
…Прошло время, сын — желанный Елисей — родился. Но ничего не изменилось. Стало только хуже. Марк теперь приходил еще позже, на вопросы замученной жены огрызался и делал все, чтобы она постоянно чувствовала себя нахлебницей, живущей на его территории по милости. К сыну он относился с прохладцей, постоянно ворча, что тот орет по ночам и мешает спать.
— Вот подрастет немного, тогда я с ним буду возиться, — в сотый раз пообещал он. — А пока твоя забота — его растить и кормить. Я его боюсь на руки брать, вдруг что не так сделаю, придавлю случайно. Ты у меня такая неуклюжая последнее время, я с тобой и так намучился.
— Ты, Марк, к Елисею почти не подходишь, — осмелилась заметить Алиса. — Мы уже и не помним, когда вместе ужинали или просто куда-то ходили.
— А куда с тобой ходить? — он фыркнул. — Твое дело — сидеть с ребенком дома да по поликлиникам таскаться. Это я вкалываю как ломовая лошадь, чтобы вы ни в чем не нуждались. Вон посмотри на меня — кожа да кости! А тебя, глядь, разнесло не по-детски! От безделья и лени!
Ссоры выматывали душу, выжигали последние силы. Алиса чувствовала, что семья — этот хрустальный замок ее мечты — трещит по швам и рассыпается в прах. А была ли она семьей? Два одиноких острова, каждый со своей болью, страхами и падениями. К чему это ведет, она боялась даже подумать.
И вот, спустя два года, случилось то, чего она одновременно и ждала, и боялась. Во дворе, пока Елисей качался на качелях, к ней на скамейку подсела худая, невысокая женщина. Алиса с трудом узнала в ней тетю Катю, мамину лучшую подругу. Ту самую, что чудом выжила в той роковой лодке много лет назад. Катя молча послала воздушный поцелуй резво скатывающемуся с горки Елисею и тяжело, с надрывом выдохнула.
— Алиска, детка, я пришла к тебе не с добрыми вестями. Ты можешь на меня обидеться, что лезу не в свое дело, но я не могу молчать. Иначе покойная Валя мне этого не простит ни на небесах, ни в аду. Не могу я спокойно смотреть, как твой благоверный с молоденькими цыпочками любовь крутит, а ты тут в неведении сидишь и сохнешь. Слухи по всему городу ползут, да я и сама своими глазами видела не раз — выходит он из дорогого ресторана с какой-то длинноногой куколкой, в обнимку, сажает ее в свою машину. Подруга моя в элитной сауне работает, так и она про твоего Марка рассказывает вещи, что волосы дыбом встают.
— Что же мне делать, тетя Катя? — прошептала Алиса, чувствуя, как земля уходит из-под ног.
— У тебя сын растет. Подумай здраво, может, есть шанс семью сохранить? Если любишь его, борешься… А если нет… — она многозначительно посмотрела на Алису, — тогда не тяни резину, детка. Тебе же хуже будет. Только ради всего святого, не говори, что это я наушничала. У меня муж с твоим на одном заводе работает, боюсь, как бы Марк мне за это не отомстил.
Алиса и сама догадывалась, что ночные бдения мужа — не на благо компании. Но теперь догадки превратились в уверенность. Вечером того дня она сидела в полутемной комнате и смотрела, как спит ее сын. Его ровное, спокойное дыхание было единственным звуком, нарушающим гнетущую тишину. И в тот момент она приняла решение. Окончательное и бесповоротное. Она больше не будет страдать из-за чужого эгоизма. Он не оценит ее ни полную, ни худую. Надеяться на помощь его родителей — бессмысленно. Видела она их один раз на свадьбе, все общение — редкие формальные звонки, хотя живут в соседнем городе.
— Алиса, ты чего в темноте сидишь? — муж тихо вошел в квартиру, снял туфли и заглянул в детскую. — Елисей спит?
— Да, — сдержанно, без обычной робости ответила она. — Сейчас подойду, покормлю тебя.
— Поскорее, я зверски голоден! — он с интересом заглянул в кастрюлю на плите. — Мне побольше мяса, слышишь! И не экономь!
— Я тоже еще не ела, тебя ждала. Только Елисея покормила. Мне что, мяса не полагается?
— Ты поешь, что останется. Вон бульона полно, картошки. Ты же женщина, тебе много не надо, хватит!
— И так всегда, — тихо, но четко подвела итог Алиса. — Ни кусочка нормального мяса или рыбы я не вижу.
— Ты еще скажешь, что я тебя голодом морию! — он повысил голос, и в нем зазвенела привычная опасность. — Никто не поверит, глядя на тебя! Ты же круглая, как шар!
— Потому что сижу на одних бутербродах и макаронах, — выдохнула она. — На том, что подешевле. Хлеб с маслом, с вареньем, булочки, печенье…
— Да сколько можно! Надоела до чертиков! Иди отсюда, дай спокойно поесть! — он с силой хлопнул ладонью по столу, и тарелка звеняще подпрыгнула. — Убирайся, пока я добрый!
Это была последняя капля. Та самая, что переполнила чашу многолетнего терпения. Алиса развернулась и молча вышла из кухни. Разговаривать ей с ним больше не хотелось. Любви не было. Привязанности — тоже. Осталась лишь тихая, холодная решимость. Теперь она будет действовать исключительно в своих интересах и интересах своего сына.
В детстве Алиса прекрасно рисовала. Она даже закончила художественную школу, и бабушка, Анна Викторовна, всегда гордилась ее талантом. Где-то на антресолях пылился графический планшет, подарок на совершеннолетие. Она нашла его. Следующие несколько недель стали временем тихого, методичного возрождения. Пока Марк пропадал на «работе», она, уложив Елисея, садилась за компьютер. Осваивала сложные программы, смотрела уроки, завела аккаунты на творческих платформах. Она поняла, что у нее есть шанс вырваться из этого замкнутого круга. Марк никогда не хотел, чтобы она работала — ему нужна была полностью зависимая, контролируемая жертва. Но он жестоко просчитался.
Она стала больше ходить пешком — отводила сына в сад, шла в магазин, гуляла с коляской, если позволяла погода. Покупала на те скудные деньги, что он ей выдавал, простые, но полезные продукты — овощи, курицу, творог. И все свободное время отдавала рисованию. Сначала ничего не получалось, но она не сдавалась. И постепенно, очень медленно, ее работы начали находить отклик. Появились первые заказы, первые скромные заработки. Она уже собиралась с духом, чтобы объявить мужу о своем решении уйти, как грянул гром.
— Алиса, слушай сюда, — взволнованный голос тети Кати в телефонной трубке звучал как набат. — Мой Иван только что позвонил… Марк… У Марка авария. На машине. Врезался в отбойник на трассе. А еще с ним в салоне была та… эта длинноногая дура. Из-за нее, говорят, все и вышло!
— Он… где он сейчас? — сердце бешено заколотилось в груди, но не от страха за него, а от предчувствия крутого поворота в своей собственной судьбе.
— В больнице. В реанимации, кажется. Девчонке только ноги поломалo, а твоему-то досталось по полной. Что будешь делать? Если решаешься уходить — мы с Иваном готовы прямо сейчас приехать, помочь тебе собраться и перевезти к Анне Викторовне.
— Можно… можно прямо сейчас? — выдохнула она, и камень свалился с души. — Я не хочу здесь оставаться ни секунды больше!
— Конечно, родная! Мы уже выезжаем, через пятнадцать минут будем!
Так Алиса с Елисеем оказались в старом, уютном бабушкином доме, где пахло яблочным пирогом и безопасностью. Она устроилась кассиром в ближайший супермаркет, а по вечерам и в выходные снова брала в руки планшет. Теперь она могла сама распоряжаться своими деньгами. Ее жизнь кардинально изменилась. Долгие пешие прогулки, новый, полноценный рацион — она могла позволить себе и мясо, и рыбу, и свежие овощи — сделали свое дело. Она не стремилась к мгновенному результату, но процесс пошел. Килограммы таяли медленно, но верно. А вместе с ними уходила и старая, забитая, затравленная Алиса. В зеркале на нее смотрела другая женщина — с ясным взглядом, с легкой улыбкой, с осанкой. Она еще не была идеалом, но выглядела — и чувствовала себя — великолепно.
Тиран-муж надолго застрял в больницах и реабилитационных центрах. Он звонил ей много раз, но она не брала трубку, а вскоре вообще сменила номер. Приехала его мать, женщина с жестким, уставшим лицом. Она без лишних эмоций продала их общую квартиру и выделила невестке с внуком небольшую часть денег — при условии, что та пока не будет подавать на алименты. Алиса согласилась. На эти деньги она купила себе годовой абонемент в хороший спортзал с бассейном, а остальное вложила в рекламу своих работ в соцсетях.
Ее картины — яркие, эмоциональные, дышащие свободой — начали приносить стабильный, и все более растущий доход. Иногда в личные сообщения приходили гневные упреки от общих знакомых, знавших историю: «Как ты можешь быть такой бесчувственной? Он же искалечен!» Но Алиса научилась не обращать на них внимания. Она наконец-то поняла простую и великую истину: выбирать себя — это не эгоизм. Это необходимость. Это единственный способ выжить и расцвести. Она спасла себя сама. И теперь ее мир был наполнен не упреками и страхом, а красками, светом и тихим, уверенным счастьем. Она больше не была тенью. Она стала автором своей собственной, новой жизни.