На рубеже двух тысячелетий мир, казалось, закрутился с бешеной скоростью. Мода, как вихрь, ворвалась в каждую квартиру, каждый дом, каждый уголок страны. В моде были худощавые девушки с острыми скулами, длинными ногами и тонкими, как у тростинок, запястьями. Глянцевые журналы пестрили фотографиями моделей, будто сошедшими с обложек фантастических комиксов — худые, почти прозрачные, с холодным блеском в глазах. Это был культ худобы, почти болезненной, почти жестокой. Но далеко не везде этот тренд находил отклик. В глубинных деревнях, где земля пахла навозом, сеном и дождём, где люди жили по законам труда и сердца, а не по прихотям модных журналов, на подобные тенденции смотрели с усмешкой. Там ценили не тонкую талию, а крепкие руки, не изящные скулы, а доброе сердце и умение работать от зари до зари.
И в этом мире, где красота измерялась не сантиметрами талии, а силой духа, росла Нина — пышнотелая, яркая, как летнее солнце, девушка с глазами, полными мечты, и с характером, крепким, как дуб. Она была словно воплощение земли — щедрой, живой, плодородной. Её родители — простые, но гордые люди, трудяги с закалёнными руками и тёплыми сердцами — воспитывали дочь в любви к труду, к природе, к семье. Их дом всегда был полон: не просто вещей, а жизни. На столе никогда не было пусто. Всё, что они ели, было выращено своими руками: молоко от коровы, мясо от свиньи, сметана, сливочное масло, овощи с грядки, ягоды с кустов, хлеб из домашней печи. Зимой — заготовки, летом — урожай. Каждый день начинался с петухов и заканчивался закатом, а между ними — бесконечная череда дел: кормить скот, полоть грядки, чинить забор, стирать, готовить, убирать.
Нина с детства была приучена к труду. Уже в семь лет она помогала матери доить корову, в десять — варила суп, в двенадцать — пекла хлеб. А в пятнадцать — могла за один день обработать целую грядку картошки. Она не боялась грязи, не боялась пота, не боялась ранних подъёмов. И за это её любили. Любили несмотря на то, что она была «не как все» — полная, высокая, с пышными формами, с лицом, как у куклы, но с глазами, в которых горел огонь.
В школе она училась прилежно. Никогда не сидела с задней парты, не списывала, не пропускала уроки. Учителя уважали её за трудолюбие и доброту. Но одноклассницы смотрели на неё иначе. Некоторые — с завистью, другие — с насмешкой. Ведь Нина была «не по моде». Она не влезала в узкие джинсы, не носила короткие юбки, не страдала от голода, чтобы вписаться в размер XS. Зато она ела с аппетитом — и сметану, и пирожки, и картошку с маслом. Потому что в деревне еда — это не враг, а друг. Это сила. Это жизнь.
Она была вся в отца — высокого, крепкого, как дуб, мужчину с голосом, от которого дрожали стёкла. Он был как герой былин — Илья Муромец в кожаной куртке и резиновых сапогах. И Нина унаследовала от него не только рост и телосложение, но и силу духа, и упрямство, и веру в себя.
Парни в деревне не обходили её стороной. Наоборот — она была желанной невестой. Не потому что была худой, а потому что была надёжной, трудолюбивой, красивой по-своему. Многие мечтали о такой жене. Но один — Гриша — мечтал всерьёз. Он был не самым красивым, не самым богатым, но он приходил каждый день. Садился на скамейку у калитки и ждал. Принимал дождь, ветер, снег. Ждал, пока Нина выйдет из дома. Иногда она не выходила — и он всё равно сидел, грея руки в карманах, глядя вдаль, мечтая.
Однажды зимой, когда мороз сковал землю, а снег падал, как пух, Нина вышла и увидела его — дрожащего, синего от холода. Она подбежала, закричала:
— Ты что, с ума сошёл?! Уходи, а то простынешь! А потом скажут, что это я виновата! Не пойду я с тобой на свидание, если ты будешь так себя вести!
Гриша молчал. Но не уходил. На следующий день принёс ей букет полевых цветов — сухих, но свежих по духу. Потом — шоколадку. Потом — ещё одну. Он не сдавался. Он верил, что однажды она скажет «да».
Но Нина мечтала о большем. Она хотела уехать в город. Учиться. Работать. Жить иначе. И однажды, когда Гриша опять пришёл с цветами, она не выдержала:
— Зачем ты тратишь на меня время? Я всё равно уеду. После школы — в город. Там у меня будет другая жизнь.
Гриша обиделся. Гордость взяла верх. Он сказал, не подумав:
— А кто тебя там ждать будет? В городе любят худых, а ты — толстая, большая. Ты здесь — красавица, а там — никто. Ты мне нравишься, но в городе ты никому не нужна.
Эти слова ударили, как нож. Нина почувствовала, как кровь прилила к лицу, как сердце сжалось. Она стояла, не дыша, потом прошипела:
— Так я толстая и большая? Вали отсюда! Вали! И не смей возвращаться!
Гриша отступил. Споткнулся. Ушёл. А Нина бросилась в сарай, где проплакала час, может, два. Слёзы текли по щекам, как дождь по стеклу. Она смотрела на себя в треснувшее зеркало, висевшее на стене, и шептала:
— Я не уродина… Я просто… другая. Конечно, талия бы поменьше… Ножки постройнее… Но я же не виновата, что я такая!
И тут же, вытирая слёзы, выбежала на кухню, схватила пирожок и съела его — с болью, с гневом, с любовью к себе.
Но жизнь не дала ей долго грустить. В последний год школы её отец умер. Прямо на работе — сердце не выдержало. Похороны были тяжёлыми. Мать, и так слабая, сломалась. Легла в постель и не вставала. Нина поняла: она теперь — опора семьи. Она попросила тётю Любу присмотреть за мамой, а сама собрала узелок и поехала в город — искать работу, будущее, шанс.
Город встретил её холодом. Не физическим, а душевным. Она ходила по улицам, стучалась в офисы, просилась на работу. Но никто не брал. «Не подходим», «нет вакансий», «молодая, но… не та». Наконец, устроилась уборщицей в одну контору. Зарплата была копеечная, но это было лучше, чем ничего.
Нина работала как проклятая. Убирала так, что полы сверкали, как зеркало. Каждый уголок, каждая щель — идеально чисто. Но начальство не ценило. Коллеги — тем более. Они смотрели на неё свысока. Шептались за спиной. Называли «жирухой», «коровой», «деревенской бабой». Смеялись над её прической, над одеждой, над тем, как она ест. Нина слышала. Но молчала. Потому что мама болела. Потому что лекарства нужны. Потому что работа — это выживание.
Однажды, в день её рождения, «офисные крысы» решили устроить розыгрыш. Купили ей огромный, жирный торт с кремом и надписью: «Для самой сладкой!» Подарили платье — на два размера меньше. Когда Нина попробовала его примерить, ткань трещала по швам. Она вылетела на улицу, держа в руках это платьё, как трофей позора. Глаза горели от слёз и ярости. Она хотела вернуться и вылить торт им на головы, разбить их зеркала, испачкать их костюмы. Но сдержалась. Потому что понимала: это не выход.
И тогда, как гром среди ясного неба, в офис ворвался директор. Он вернулся после отпуска и сразу начал кричать:
— Что за бардак?! Кто взял сюда эту корову?! Ей бы в колхозе доить коров, а не тут полы мыть!
Сотрудники захихикали. Никто не встал. Никто не сказал ни слова. Нина стояла, сжав ведро. И тихо, но чётко ответила:
— Корова или нет — а работу я делаю лучше всех. Посмотрите вокруг. Всё чисто. А вы — только кричите.
Директор взбеленился. Опрокинул ведро. Вода и мусор разлетелись по полу.
— Ты ещё и дерзишь?! Уволена! Вон отсюда!
Нина собрала вещи. Не плакала. Но внутри всё рвалось. Она думала не о себе. Она думала о маме. О лекарствах. О том, что завтра не будет денег.
Когда она пришла в комнату, где снимала жильё, хозяйка — добрая женщина по имени Ирина Андреевна — сразу всё поняла.
— Ниночка, что случилось?
Нина рассказала. Ирина Андреевна вздохнула, обняла её и сказала:
— Не плачь. У меня есть сын. У него палатка. Приходи работать. Пока — бесплатно. Потом — посмотрим.
Нина пришла. И поняла: это её стихия. Она продавала с улыбкой, знала цену каждому товару, умела найти подход к любому покупателю. Сын Ирины Андреевны — Вова — оценил её труд. Они стали работать как одна команда. Доверяли друг другу. Уважали.
Бизнес пошёл вверх. Они открыли вторую палатку. Потом третью. Потом — целую сеть. Мать Нины пошла на поправку. Девушка начала зарабатывать. Много. И впервые в жизни могла позволить себе не только еду, но и красоту: салоны, массаж, фитнес, модную одежду.
Она похудела — не из-за страха, а из-за желания быть здоровой. На три размера. Но осталась такой же сильной, такой же яркой. Только теперь в ней появилась уверенность. И власть.
Через несколько лет Вова сделал ей предложение. Они сыграли скромную свадьбу. А через год у них родился сын — крепкий, здоровый мальчик, с глазами, как у Нины.
Прошло пять лет. Нина и Вова стали настоящими бизнесменами. Их компания росла. А однажды в офис пришёл мужчина — худой, сгорбленный, в поношенном костюме. Он просился на работу.
Нина посмотрела на него — и узнала. Это был тот самый директор. Тот, кто когда-то назвал её «коровой».
Она медленно подошла, улыбнулась и громко сказала:
— Охрана! Выведите этого дистрофика! У нас в штате работают только люди в теле. А этот — ещё и в копеечном костюме. Такие у нас не работают.
Мужчина посмотрел на неё. Глаза его расширились. Он узнал. Отшатнулся. Схватился за голову. И заплакал.
— Моя компания… обанкротилась… Я… просто ищу работу…
Нина помолчала. Потом сказала:
— Ну что ж… могу предложить вакансию дворника. Если хотите.
Он посмотрел на неё с горечью. С гордостью. И вышел, не сказав ни слова.
Нина смотрела ему вслед. Не с жестокостью. С жалостью. И с гордостью за себя.
Она прошла путь от уборщицы до бизнес-леди. От «толстой деревенской девки» до женщины, которую уважают. Она не сломалась. Она выросла. Она победила.
И теперь — её мир.