Клара лежала, свернувшись калачиком в центре большой пустой кровати, и тихо плакала. Слезы, горячие и соленые, текли ручьями по вискам, впитывались в подушку, оставляя мокрые, холодные пятна. Она подтянула колени к самому подбородку, пытаясь стать меньше, спрятаться от непосильной тяжести, что навалилась на грудь, сжала ее стальным обручем. В полумраке комнаты плясали тени, и каждая казалась воплощением ее тоски.
— Маам? — сквозь древесную дверь пробился тревожный, мелодичный голосок, и тут же послышался легкий стук. — У тебя всё хорошо?
Клара вздрогнула, задержала дыхание, затем с силой провела ладонями по лицу, смахивая предательскую влагу.
— Да-да, Юлечка, всё отлично! — голос ее прозвучал неестественно бодро, фальшиво-веселым колокольчиком в тишине комнаты. Она сделала глубокий вдох, заставляя легкие расшириться. — Всё хорошо, доченька. Ты куда-то собралась?
Дверь приоткрылась, и в щели возникло свежее, юное лицо дочери с умными, лучистыми глазами. Двадцать лет. Целая жизнь.
— Да, мамуль, мы с Игорем в кино, потом, может, посидим в кафешке. Я часов в одиннадцать буду, хорошо?
— Хорошо, беги, родная. Развлекайся.
— Точно-точно всё хорошо? — настойчивость Юли была исполнена теплой, искренней заботы.
— Абсолютно! — почти выпела Клара, и сама удивилась, как легко лгут ее губы. — Не замерзни там!
Она замерла, прислушиваясь к отзвукам шагов в прихожей, к щелчку замка входной двери. Тишина, густая и звенящая, снова поглотила дом. Юля умчалась на свидание, легкая, красивая, свободная. Двадцать лет… В ее двадцать лет мир не знал таких предательств. В ее двадцать лет не было беготни по свиданиям, лишь бессонные ночи у колыбели, горы пеленок, учебники, раскрытые на кухонном столе меж готовкой борща для любимого мужа. Все произошло как-то вдруг, стремительно и необратимо.
Они тогда справились. С маленькой Юлей сидели все: и ее родители, и родители Михаила, и бабушки с дедушками, и даже его сестра с ее братом. Справились. И вот она, Юлька, — умница, красавица, учится, встречается с хорошими парнями, строит жизнь, не спеша, обдуманно. А папа Юльки… Он женился.
Ну, да. Так бывает.
Сначала она заметила, что Михаил стал каким-то дерганым, замкнутым. Возвращался с работы и без слов падал на диван, уставясь в потолок пустыми глазами. Молчал. Отворачивался.
— Михей, — ласково называла она его, садясь на край постели, — а может, тебе в санаторий на выходные? Смотаться? Отдохнуть? Выглядишь уставшим.
Он лишь пожимал плечами, и его молчание было гуще и страшнее любых слов. Она решила — заболел. Сказалось напряжение, годы труда. Шутка ли — почти двадцать лет вместе! Они выросли из семиклашек, влюбленных в одну школьную парту, в родителей взрослой дочери. Они знали друг друга, казалось, как облупленных. Но видимо, не всё.
Она хлопотала, пробивала путевку в местный профилакторий, уговаривала его съездить, подлечиться. Устроила все, будто заботливая жена. А получилось — как в том пошлом, но до жути жизненном анекдоте.
Как сейчас помнит: вечер, она зашла в магазин у своего дома. И там… он. Ее Михаил. С пакетом молока, свежей буханкой хлеба и… баночками детского питания. От нуля до шести месяцев.
— Миша? — ее собственный голос прозвучал чужим, тонким, как лезвие.
Он обернулся, и лицо его стало абсолютно белым, восковым. — Клара… Я… это… вот, за хлебушком…
Смешно? До истерики.
Оказалось, он «лечился» всего в двух домах от них. И по старой памяти зашел не в ближайшую маркет, а в их, родной, у дома. И судьба, злая ирония, подстроила эту встречу.
Он каялся, ползал на коленях, рыдая, рассказывал, что у той женщины — сын. А Клара так и не решилась на второго ребенка. Сын. Наследник.
— Ах ты, граф чертовый! — кричала она тогда, исступленно, чувствуя, как внутри рвется на части все, во что она верила. — Наследник ему нужен! А было бы что наследовать-то, кроме долгов по ипотеке! На квартиру пусть твоя полоротая даже пасть свою поганую и не разевает, понял? Выписывайся и дарственную своей части на дочь оформляй! Голый уйдешь, пусть твоя красотка тебя такого, нищего и предавшего, полюбит!
Он соглашался на все, лишь бы она замолчала. Но ее ярость не утихала. Она нашла ту, подкараулила у подъезда, оттаскала за волосы, кричала на весь двор, выплескивая всю боль, все унижение. Высказала и ее матери, выйдя на площадку и глядя в испуганные старушечьи глаза: какую гулящую гадину они вырастили. В итоге пожелала, чтобы бумеранг настиг. Такой, что мало не покажется.
Вернувшись домой, в порыве слепой ярости она выкинула с балкона все его вещи, предварительно изрезав их на ленточки. Пусть новая жена гардероб собирает. Его удочки, которые он так лелеял, сломала с особым остервенением. Нашла какие-то старые документы — порвала в клочья. А его любимую кружку с надписью «Лучшему папе» разбила молотком, била, пока не превратила в мелкую крошку, пока не кончились силы.
— Опозорилась по полной, зато успокоилась, — отчитывалась она потом подруге. — Предателя не прощу. Мужики все… нехорошие люди.
И зажила. Вычеркнула его. Не спрашивала у дочери, не интересовалась. Со свекрами общалась — они-то тут при чем? Не сменила прическу, не похудела экстремально, в загулы не пустилась. Просто жила. День за днем. Пустота.
А потом…
Потом под ее старой фотографией в соцсети появился лайк. От мужчины со смутно знакомым именем. Подумала — кто-то из друзей Мишиных, мельком прошла мимо, забыла.
Но мужчина оказался настойчивым. Лайк следовал за лайком, под каждым ее новым фото. Потом пришло сообщение: «Клара? Неужели не узнаешь? Мы же учились вместе!»
Она позвонила Тане, своей подружке и однокласснице, с вопросом: кто этот загадочный незнакомец?
— Ты что, мать! — рассмеялась Татьяна. — Не узнаешь своего ухажера? Помнишь, к нам в девятом классе новенький пришел? Генка Воронин! Да как же! Влюбился в тебя по уши, Мишка ему даже морду набил, а он не отступал, пока ты ему лично не сказала, что любишь только Мишку и больше никого. А он такой смазливый был, все девчонки по нем сохли! Я вот тайно вздыхала. Вспомнила?
— Угу… — протянула Клара, и в памяти всплыл образ долговязого паренька с робкой улыбкой.
Она нашла старый альбом, смахнула пыль с обложки. На одной из фотографий она и Миша, молодые, смеющиеся. Она с яростью выцарапала ногтем ему один глаз, нарисовала поверх фломастером залихватские усы. А на следующем снимке — он. Генка. Стоит чуть в стороне, смотрит прямо в объектив застенчиво и влюбленно. Да, симпатичный мальчик.
В тот вечер она ответила ему.
Завязалась переписка. Сначала робкая, потом все смелее. Они просидели за разговором всю ночь, затем общались весь следующий день, и еще один. Обменялись телефонами. Геннадий оказался блестящим собеседником — остроумным, внимательным, с легкой, немного самоироничной грустью. Клара не помнила, когда последний раз так искренне смеялась. Она встряхнулась, будто сбросила с плеч годы уныния. Даже Юля заметила.
— Мамусь, ты сияешь! Влюбилась, что ли? — подмигнула она как-то утром.
— Да ну тебя, выдумщица! — отмахнулась Клара, но щеки ее зарделись. — Просто настроение хорошее.
Встретились. Сначала в кафе, днем, как старые друзья. Потом — в неформальной обстановке, вечером, под тихую музыку и бокал вина. Геннадий рассказал, как тяжело пережил ее отказ в юности, как было больно и горько, что даже до таблеток от депрессии дошло. Его ранило ее равнодушие, он был таким — чувствительным, нежным. Эта исповедь тронула ее до глубины души. Встреча прошла на ура. Клара летала на крыльях.
Прошло три месяца. Она уже всерьез задумывалась, не познакомить ли ей Юлю с Геннадием. С этим мужчиной, умным, галантным, который, казалось, понимал ее с полуслова. Она уже почти поверила в новое счастье.
И тут… он стал пропадать. Звонил реже, отменял встречи под благовидными предлогами. А потом пришло длинное, витиеватое сообщение. Целая поэма о том, что он ошибся, что не испытывает тех чувств, о которых думал, что у него есть другая, любимая женщина, и его сердце занято.
А следом — еще одно смс. Короткое, ядовитое: «Ну что, Клара? Как тебе? Больно? Обидно? Вот так и мне когда-то было. Больно и обидно. Бумеранг, знаешь ли, имеет свойство возвращаться».
Именно от этого, от этой низости, этого мелкого, подлого расчета она и рыдала сейчас, вцепившись в подушку. Это было горше, чем измена Михаила. Та была дикой, но честной в своей животной прямолинейности. А это… это была спланированная месть. Ее использовали. Она, дура старая, чуть не впустила его в жизнь дочери! Унижение жгло изнутри огнем.
Позвонила Татьяна. Услышав всхлипывания, выпытала все и через полчаса уже была на пороге с коробкой дорогих конфет и своим непробиваемым спокойствием.
— Ну и чего ревешь-то, дурнинина? Влюбилась в того придурка?
— Нет! — Клара мотала головой, утирая нос измятым платком.
— А чего тогда? За Мишкой так не орала.
— Обиднооо! — простонала она. — Использовал, Тань! Подло, гадко использовал!
— Тьфу ты! Бери телефон, — скомандовала Татьяна, доставая из сумочки свой аппарат.
— Зачееем?
— Письмо турецкому султану от запорожских казаков сочинять будем. Так, диктуй ему. «Гена, ты немного не понял…»
— Я не хочу! — взбунтовалась Клара.
— Молчи и пиши! — голос подруги не допускал возражений. — «Я очень благодарна тебе за проведенное время…»
И Татьяна продиктовала. Шедевр дипломатии и язвительности. О том, что он послужил этаким Петрушкой, который вытащил ее из несуществующей пучины депрессии после развода с тем самым мужчиной, ради которого она ему когда-то отказала. Пожелала, чтобы в этот раз все обошлось без таблеток, раз рядом любимая женщина. И подписала: «С наилучшими пожеланиями, Клара».
Через полчаса телефон взорвался от нецензурной тирады. Самыми приличными словами были «тварина» и «змея подколодная». Потом пришло еще парочку сообщений, полных ненависти и оскорблений. Потом все стихло.
— Пошел за таблетками, — констатировала Татьяна, хрустя конфетой. — Нежный он, Генка-мученик.
Прошло пару месяцев. Жизнь постепенно вернулась в свое спокойное, проверенное русло. Клара шла из магазина, погруженная в свои мысли, как вдруг на нее из-за угла буквально набросилась незнакомая ухоженная дамочка в дорогом пальто.
— Ах вы такая-растакая! — женщина вцепилась ей в рукав, трясясь от ярости. — Бессовестная! Думаете, можно чужих мужей воровать?!
Клара отшатнулась, ее удивление было настолько искренним и неподдельным, что дамочка на мгновение опешила, набрала в легкие воздух и заговорила уже связнее.
Из потока слов Клара с трудом поняла, что это та самая «любимая женщина» Геннадия. Та самая, ради которой он «вернул бумеранг». Она кричала, что Клара влезла в их отношения, что Геннадий теперь в глубокой депрессии, все его мысли только о ней, коварной соблазнительнице, которая поманила и бросила.
— С чего вы взяли, что это я? — наконец смогла вставить слово изумленная Клара.
— А кто же?! — взвизгнула дама. — Он сам все рассказал! Клара, бывшая одноклассница!
В этот момент взгляд Клары скользнул чуть дальше и увидел другую знакомую фигуру — новую жену Михаила, ту самую, «с наследником». Та шла по другой стороне улицы, ведя за руку пухлого карапуза. И на лице ее читалась та же злоба, что и у ее визави.
И у Клары родился план. Не злая месть, а просто… бумеранг. Возвращение.
— Ах, вы про Гену? — нарочито громко сказала Клара, делая шаг назад от разъяренной дамы. — Так вон, видите, — она сделала широкий жест в сторону жены Михаила, — вот она идет! Это вот та самая, кто и моего мужа увела, и, видимо, до вашего добралась! Это точно она!
Дама в пальто остолбенела. — Это… она?
— Конечно! Она профессиональная разлучница! — с искренним притворным испугом сказала Клара. — А со мной вам лучше не связываться, а то… приболеете.
— Это почему?! — отшатнулась та.
— Так я же ведьма, ууу! — таинственно прошептала Клара и сделала самые страшные глаза, на какие была способна.
Эффект превзошел ожидания. Дама отпрыгнула от нее как ошпаренная и с горящими глазами ринулась через дорогу догонять новую объект своей ярости. Ну а что? Пусть теперь они побеседуют. Две «любимые женщины». Две жертвы бумерангов.
Клара выпрямила плечи, поправила сумку и зашагала дальше. Она шла, глядя на вечернее, почти угасшее солнце, которое садилось за крыши домов, окрашивая небо в нежные сиреневые и персиковые тона. И на ее губах играла легкая, совсем незлая улыбка. Бумеранг, и правда, странная штука. Он всегда возвращается. Но иногда, прежде чем бросить его назад, стоит хорошенько отполировать.